"ПОХОЖДЕНИЯ ПОВЕСЫ"
Опера в трех действиях Игоря Федоровича Стравинского на либретто (по-английски)
Уинстона Одена и Честера Колмена, основанное на одноименной серии литографий У.Хогарта.
Действующие лица:
ТРУЛАВ (бас)
ЭНН, его дочь (сопрано)
ТОМ РЕЙКУЭЛЛ (тенор)
НИК ШЭДОУ (баритон)
МАТУШКА ГУСЫНЯ (меццо-сопрано)
БАБА-ТУРЧАНКА (меццо-сопрано)
СЕЛЛЕМ, аукционщик (тенор)
НАДЗИРАТЕЛЬ В ДОМЕ УМАЛИШЕННЫХ (бас)
МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ - ЗАВСЕГДАТАИ ПРИТОНА МАТУШКИ ГУСЫНИ,
СЛУГИ, ГОРОЖАНЕ, СУМАСШЕДШИЕ.
Примечание: некоторые действующие лица оперы носят так называемые «говорящие» имена. Так, «Трулав» буквально означает «верная любовь», «Рейкуэлл» - «распутник, повеса», «Ник», или «Старый Ник», значит «черт, дьявол», а «Шэдоу» - «тень».
Время действия: XVIII век.
Место действия: Англия.
Первое исполнение: Венеция, 11 сентября 1951 года.
Трудно было решить: в каком разделе — «западная опера» или «русская опера» — должна находиться эта опера. С одной стороны, всеми признано - и в России с некоторых пор на этом особенно настаивают, - что Игорь Стравинский — русский композитор (назвать хотя бы «Жар-птицу», «Весну священную», «Петрушку», «Мавру», «Историю солдата», «Байку про Лису, Петуха, Кота да Барана»).
С другой — произведение это не имеет ничего общего с русской культурой: оно написано на основе одноименной серии литографий английского художника, на либретто американских поэтов, воспроизводит как бы в преломлении (словно в кривом зеркале Страны Зазеркалья) «классический» стиль западной музыки (у самого Стравинского и других композиторов, подхвативших его идеи, он стал называться «неоклассицизмом»), впервые была дана на языке оригинала, то есть по-английски, а герои в ней, как явствует из вышеприведенного примечания, имеют имена, в которых заключены чисто английские аллюзии. (Критики, правда, отмечали, что, даже когда опера исполняется англоязычной труппой, для которой этот язык родной, слушателю бывает трудно понять текст, поскольку Стравинский не считал необходимым в данном случае в музыке соразмеряться с акцентами языка.)
Все же аргументы, связанные с происхождением Игоря Стравинского, возобладали, и мы поместили рассказ об этом произведении в ту часть книги, которая знакомит с шедеврами русской оперы. (Ситуация эта очень похожа на ту, что характеризует «Любовь к трем апельсинам» С.Прокофьева.)
Сам композитор не раз рассказывал о том, как у него родилась идея создания оперы на сюжет литографического цикла Уильяма Хогарта. «Картины Хогарта «Похождения повесы», увиденные мной в 1947 году во время случайного посещения Чикагского института искусств, — рассказывает Стравинский в «Диалогах», — сразу вызвали в моем воображении ряд оперных сцен. Я уже был подготовлен к подобному внушению, так как мысль об опере на английском языке привлекала меня со времени переезда в США. Я выбрал Одена по совету моего близкого друга и соседа, Олдоса Хаксли: все, что я к тому времени знал из работ Одена, был текст к фильму «Ночной поезд».
Когда я описал Хаксли тот тип стихотворной оперы, которую мне хотелось написать, он заверил меня, что Оден — это именно тот поэт, с которым я могу осуществить свое желание. (...) Матушка Гусыня и Безобразная герцогиня были, конечно, вкладом Одена, но общий план и развертывание действия мы разрабатывали совместно шаг за шагом». Безобразная герцогиня, о которой говорит Стравинский, была введена Оденом в первоначальный план сценария. Своим прототипом она имела реальное историческое лицо - Маргариту, графиню Тирольскую (1318 - 1369) по прозвищу Маульташ (Губастая), ставшую, кстати, героиней романа Л.Фейхтвангера «Безобразная герцогиня»; в последней версии либретто она стала называться Бабой-Турчанкой.
ДЕЙСТВИЕ I
Картина 1. После краткого оркестрового вступления, когда занавес поднимается, мы видим на сцене английский сад XVIII века. Это имение Трулава. Весенний день. Слева, в центре авансцены садовая калитка; в увитой зеленью беседке справа сидят Энн и Том — пара влюбленных. Они воркуют на манер пасторали XVIII века: «Лес проснулся, ветер шумит листвой», — поет Энн. «Любви богиня зовет на пышный пир, преобразив земной унылый мир», — вторит ей Том.
Из дома выходит Трулав и останавливается в стороне. Он не очень-то верит любовным клятвам молодых. Он зовет дочь, ему нужна ее помощь, и Энн заходит в дом. Трулав заводит разговор с оставшимся в саду Томом. Он надеется устроить Тома на работу в богатый банкирский дом. Но Тому совсем не нравится такая перспектива: у него есть другие планы. Он пытается успокоить Трулава и уверяет его, что его дочь не выйдет замуж за бедняка. Трулав уходит в дом. «Старый дурак», - бормочет ему вслед Том.
Оставшись один, он рассуждает об унылой работе банковского клерка, которую он обречен был бы выполнять всю жизнь. Известно, что хорошей работы никто не предложит, поэтому полагаться надо только на случай. Вот и он будет ждать и вручит свою жизнь фортуне. Он поет арию «Не ум и не познанья сулят нам успех, только милость фортуны награда для всех».
Внезапно у калитки появляется некий незнакомец. Это Ник Шэдоу. Он ищет Тома. Ник явился с неожиданной вестью: Тома в Лондоне ждет богатое наследство. Том, вне себя от радости, бросается в дом. Ник открывает калитку, входит в сад и идет вперед. Том выходит из дома с Энн и Трулавом. Ник обращается к ним с этим сообщением. Том ликует. Все поют (квартет), - каждый выражает свои эмоции по поводу нового поворота событий. Итак, Тому предстоит ехать в Лондон, и чем скорее он сам уладит дела, говорит ему Трулав, тем скорее Энн будет с ним.
Том хочет оговорить плату Ника за все хлопоты. Но Ник предлагает отложить расчет с ним на год, когда ясен будет результат. Том соглашается. Трулаву он обещает, что, как только он уладит дела, тотчас пошлет за любимой Энн. Они сердечно прощаются. Энн прикрывает рукой глаза и поспешно отворачивается. Про себя же Том поет: «Хитрость и лесть и все чары любви мои успех укрепят».
Картина 2. Публичный дом Матушки Гусыни в Лондоне, заполненный завсегдатаями — мужчинами и женщинами. В глубине сцены справа часы-кукушка. На авансцене слева за столом сидят Том, Ник и Матушка Гусыня. Все пьют. Мужчины поют воинственно: «Как все вояки, рвемся в драку». Женщины вторят им кокетливо: «А наш победный вид любого заманит». Тому уже приелась вся эта обстановка. Он мечтал не о такой любви. Часы бьют час ночи. Том хочет уйти, пока не поздно. По знаку Ника стрелки на часах идут назад, и часы бьют двенадцать. Том снова садится за стол и с отчаяния пьет. Хор завсегдатаев поет: «Скоро светает, утро приходит». Том, по традиции этого заведения, поет песню о своем желании находиться здесь («Любви так часто изменяют»). Всем песня очень понравилась, особенно женщинам. Хор становится в два ряда: в одном мужчины, в другом - женщины, как в детской игре. Матушка Гусыня и Том медленно проходят между ними к двери в глубине сцены. Ник издали наблюдает за всем происходящим.
Картина 3. Та же декорация, что и в первой картине (дом Трулава). Осенняя лунная ночь. Энн выходит из дома в осеннем дорожном костюме. Она сокрушается, что Том ей не пишет из Лондона. Энн думает о том, чтобы отправиться к нему самой. Из дома доносится голос Трулава. Он зовет Энн. Она направляется к нему, но внезапно останавливается. Ее мучают сомнения: ехать ли к слабовольному Тому, чтобы его поддержать, или остаться с отцом. Она опускается на колени, склоняет голову, потом встает и идет с твердой решимостью. Она отправляется к Тому, своему возлюбленному. Об этом она поет в кабалетте «Да, я иду к нему».
ДЕЙСТВИЕ II
Картина 1. Комната в доме Тома, расположенном в одном из фешенебельных кварталов Лондона. В окно врываются лучи утреннего солнца и шум с улицы. Том сидит за завтраком. Когда шум становится особенно громким, Том быстро подходит к окну и захлопывает его. Том очень разочарован светской жизнью, о чем он поет в своей арии «Меняй теперь, о Лондон, тон».
Появляется Ник. В руках у него афиша. Он показывает ее Тому. На ней сообщение о предстоящем выступлении циркачки Бабы-Турчанки и ее портрет. Том рассматривает его. Ник предлагает Тому новую аферу — жениться на ней. И пока Том рассматривает ее портрет на афише, Ник развивает свою философию счастья в арии «Юнец, любви покорный раб, о девушке мечтает». Том отрывает взгляд от портрета. Он и Ник смотрят друг на друга. Пауза. Затем Том начинает смеяться. Он смеется все громче и громче. Ник присоединяется к его смеху. Они пожимают друг другу руки. В продолжение финальной сцены Ник помогает Тому одеться. Не в силах сопротивляться воле Ника, Том вступает с ним в сделку (подавив в себе голос совести).
Картина 2. Улица в Лондоне перед домом Тома. Осень. Сумерки. В центре сцены вход в дом, к которому идут ступени, расположенные полукругом. Справа вход для слуг; слева дерево. Входит Энн. Она с волнением смотрит на крыльцо, медленно поднимается по ступенькам и решительно берется за дверной молоток. Она оглядывается направо и, увидев, что из боковой двери выходит слуга, поспешно спускается и прячется под деревом, прижимая руки к груди. Слуга скрывается в левую кулису. Энн опять выходит вперед. Ее охватывает чувство страха: она одна в Лондоне. Но любовь укрепляет ее дух, и в конце своего ариозо она уже полна решимости никому не отдать своего возлюбленного.
Когда Энн идет к парадной двери, шум слева заставляет ее оглянуться. Она видит шествие слуг, несущих какие-то странные свертки. Слуги входят в боковую дверь. Сумерки сгущаются, наступает ночь. На сцене темнеет. Энн удивлена зрелищем у дома ее возлюбленного. Как только скрылась процессия, справа вносят паланкин, перед которым двое слуг несут факелы. Энн быстро поворачивается в их сторону. Паланкин опускают перед подъездом. Из него выходит Том. Он никак не ожидал увидеть здесь Энн. Он смущен. Он пытается убедить Энн, что ей лучше вернуться домой: «Здесь воздух словно яд», — объясняет он ей.
Но Энн не намерена отступать. В разгар их разговора Баба-Турчанка внезапно высовывает голову из-за занавески паланкина. У нее пышная прическа, но лицо до глаз закрыто густой вуалью на восточный манер. Она в таких выражениях обращается к Тому, что у Энн не остается сомнений, каковы их отношения. Она хочет уйти. Том делает шаг к ней, но останавливается. Энн, Том и Баба-Турчанка поют вместе (терцет), каждый выражая свои чувства. Баба недоумевает, кого мог Том предпочесть ей в день их свадьбы? Совершенно расстроенная Энн поспешно уходит.
Том, как бы избавившись от душевного груза, расправив плечи, помогает Бабе-Турчанке выйти. Он ведет ее в дом. Двери распахиваются, выходят слуги с факелами и останавливаются по обеим сторонам лестницы. Паланкин уносят. Народ хором приветствует Бабу-Турчанку, просит ее что-нибудь исполнить. Баба с выразительным жестом поворачивается к горожанам, откидывает вуаль и обнаруживает... пышную черную бороду. Народ в восторге.
Картина 3. Декорация первой картины второго действия, только теперь комната заполнена всевозможными предметами: здесь чучела животных и птиц, коллекция минералов, фарфор, стекло. Когда после краткого оркестрового вступления поднимается занавес, мы видим Тома и Бабу-Турчанку за завтраком. Том очень мрачен, Баба без умолку болтает. Она поет свою арию «Двух братьев знала я», в которой скороговоркой перебирает в памяти своих поклонников — кто в Вене, кто в Риме; она забывает их имена и обстоятельства своих знакомств, путается, исправляется. Том мрачно все это воспринимает. Баба пытается его развеселить. Он резко ее отталкивает.
Баба разражается слезами злости и... новой арией — «Презираешь! Оскорбляешь! Не любишь! Травишь!» — с эффектными glissandi (при этом ходит взад и вперед по сцене). Во время каждого восклицания она хватает какой-нибудь предмет и швыряет его на пол. В конце арии она делает то же самое. Наконец Том теряет терпение — он вскакивает, хватает свой парик и нахлобучивает его на Бабу задом наперед, заставляя ее замолчать. Она остается неподвижной до конца сцены. Том мрачно ходит взад и вперед, заложив руки в карманы. Потом бросается на диван, стоящий на заднем плане, и в конце концов засыпает.
Зато Ник не дремлет. Теперь он пытается увлечь Тома чудо-машиной, которая превращает мусор в хлеб (разыгрывается пантомима, в которой Ник «налаживает» свой фантастический агрегат — машину с двойным дном). Том просыпается и принимает это устройство, которое, как ему кажется, он видел во сне, за свое собственное изобретение. Ник жестом фокусника срывает с машины чехол: не это ли Том видел во сне? Они испытывают машину и — о чудо! — она из камней делает хлеб. Том и Ник поют дуэт. Они в восторге: Том — от обладания чудодейственной машиной, Ник — от того, что «дурак заплатит со щедростью своей». Они хлопочут вокруг машины и обсуждают план действий.
ДЕЙСТВИЕ III
Картина 1. Все так же, как в третьей картине второго действия, только все покрыто паутиной и пылью. Весенний день. Баба-Турчанка по-прежнему сидит неподвижно за столом. Лицо ее скрыто париком. Когда занавес поднимается, группа респектабельных граждан на сцене рассматривает отдельные вещи, во время действия входят другие. Идет аукцион. Распродается имущество Тома.
Входит Энн. Она надеется вернуть Тома. Звучит ария Селлема «Меня все знают, знают как коммерсанта». Он аукционщик и ведет аукцион. Продаются всякие смехотворные предметы: чучело гагарки (уходит с молотка), рыба на подставке (продается), мраморный бюст (нет покупателя), ветка пальмы, еще какое-то барахло. За сценой слышны голоса Тома и Ника. Он кричит: «Продаются старухи жены, дуры, уродины, кривляки, продаются!» Энн бросается к окну. Но Тома уже не видно. Энн и Баба заводят разговор, и Баба уговаривает Энн принять обратно Тома, который ее все еще любит. А сама она возвращается на базарную площадь, чтобы продолжить свою карьеру в цирке.
С улицы опять доносятся голоса Тома и Ника. На сцене все прислушиваются. Они поют уличную песенку «Когда б имел парень крылья птицы». Эта песенка у каждого вызывает свои эмоции: Энн стремится к Тому, Баба убеждает ее быть верной и сильной, чтобы спасти его. Селлем выносит свой вердикт: «Виновен он. Его найдут». Энн убегает (за Томом). Уличная песенка слышится вновь в отдалении.
Картина 2. Беззвездная ночь. Кладбище. Надгробные памятники. На переднем плане, в центре, свежевырытая могила. За ней памятник, обнесенный чугунной оградой, прутья которой с обоих концов имеют форму карточных пик. Слева тисовое дерево. Здесь происходит решающая встреча Тома и Ника. Срок заключенного между ними договора истек. Душа Тома принадлежит дьяволу (он и есть Ник Шэдоу). Но дьявол согласен продлить договор, если Том выиграет свою жизнь в карты.
Ник тасует карты, кладет колоду на ладонь левой руки, снимает правой, и открытую карту той части, которую снял, показывает зрителям так, чтобы Том не видел. Дуэт, который теперь поют Ник и Том, звучит в сопровождении одного клавесина. Том дрожит от страха, боясь назвать не ту карту. Ник призывает его думать лишь о карте. Том взывает к Энн. И вдруг его страх проходит. Он уверенно называет карту: червонная дама. Они играют второй раз. И Том снова угадывает: двойка пик. Наконец Ник сдает в третий раз. Том в тягостном раздумье, он припадает к памятнику, закрыв лицо руками. Тем временем Ник нагибается, незаметно берет одну из отложенных карт — червонную даму, ту, что Том уже отгадал и которую он уже исключил для ответа, — и показывает публике.
Ник уже предвкушает свою победу. Том страстно ждет, не подаст ли фортуна ему знак? Вдруг он слышит голос Энн (за сценой). Том возбужденно поет: «Любовь пришла меня спасать! Вернуть, вернуть мне жизнь. Там та же дама опять». На словах «та же дама» он выхватывает из рук неподвижного Ника половину колоды с раскрытой картой. С криком радости Том падает на землю без чувств. Ник (дьявол) повергнут. «Гореть, опять гореть! Какой позор!» — поет он в своей последней арии. Ему суждено провалиться в преисподнюю (он медленно опускается в могилу), но прежде он успевает явить свою власть над Томом: он лишает его рассудка. Теперь Тому мнится, что он Адонис, возлюбленный Венеры. Занимается рассвет. Весна. У могильного холма сидит Том. Он улыбается, кладет себе на голову траву и напевает детским голосом: «Розы вплетаю в свой венок».
Картина 3. Бедлам (дом умалишенных). В глубине сцены, в центре, на небольшом возвышении соломенный тюфяк. Том стоит перед ним лицом к хору сумасшедших, среди которых слепой музыкант с соломенной скрипкой, калека солдат, человек с подзорной трубой и три старухи. Том-Адонис призывает всех приготовиться к встрече с Венерой, его возлюбленной. Он садится на тюфяк и закрывает лицо руками. Сумасшедшие кружат возле него, делая нелепые движения, поют (и танцуют) свой хор-менуэт («Брось надежду навсегда»).
Появляется Энн. Она зовет его. Он не откликается; он даже не пошевельнулся. Тогда она обращается к нему по-другому: «Адонис!» Том поднимает голову и вскакивает на ноги. Он принимает ее за Венеру. Энн успокаивает и убаюкивает его своей колыбельной («Мимо чудных стран в море-океан кораблик маленький плывет»). Вместе с надзирателем сумасшедшего дома к Тому и Энн входит Трулав. Он уводит Энн, которая обращается с последними словами к Тому: «Том, я клятве верна, но тебе я больше не нужна. Спокойно спи, любимый. Прощай!» Энн, Трулав и надзиратель уходят. Том остается в одиночестве, он умирает. Звучит погребальный хор.
ЭПИЛОГ
Перед занавесом. Зал освещен. Выходят Баба-Турчанка, Том, Ник, Энн, Трулав (мужчины без париков, Баба без бороды). «Минуточку внимания!» — обращаются все они к публике. Затем каждый из персонажей формулирует свою мораль этой истории, которая учит трудолюбию, достойному образу жизни.
А. Майкапар
"ПОХОЖДЕНИЯ ПОВЕСЫ"
Опера в трех действиях Игоря Федоровича Стравинского на либретто (по-английски)
Уинстона Одена и Честера Колмена, основанное на одноименной серии литографий У.Хогарта.
Действующие лица:
ТРУЛАВ (бас)
ЭНН, его дочь (сопрано)
ТОМ РЕЙКУЭЛЛ (тенор)
НИК ШЭДОУ (баритон)
МАТУШКА ГУСЫНЯ (меццо-сопрано)
БАБА-ТУРЧАНКА (меццо-сопрано)
СЕЛЛЕМ, аукционщик (тенор)
НАДЗИРАТЕЛЬ В ДОМЕ УМАЛИШЕННЫХ (бас)
МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ - ЗАВСЕГДАТАИ ПРИТОНА МАТУШКИ ГУСЫНИ,
СЛУГИ, ГОРОЖАНЕ, СУМАСШЕДШИЕ.
Примечание: некоторые действующие лица оперы носят так называемые «говорящие» имена. Так, «Трулав» буквально означает «верная любовь», «Рейкуэлл» - «распутник, повеса», «Ник», или «Старый Ник», значит «черт, дьявол», а «Шэдоу» - «тень».
Время действия: XVIII век.
Место действия: Англия.
Первое исполнение: Венеция, 11 сентября 1951 года.
Трудно было решить: в каком разделе — «западная опера» или «русская опера» — должна находиться эта опера. С одной стороны, всеми признано - и в России с некоторых пор на этом особенно настаивают, - что Игорь Стравинский — русский композитор (назвать хотя бы «Жар-птицу», «Весну священную», «Петрушку», «Мавру», «Историю солдата», «Байку про Лису, Петуха, Кота да Барана»).
С другой — произведение это не имеет ничего общего с русской культурой: оно написано на основе одноименной серии литографий английского художника, на либретто американских поэтов, воспроизводит как бы в преломлении (словно в кривом зеркале Страны Зазеркалья) «классический» стиль западной музыки (у самого Стравинского и других композиторов, подхвативших его идеи, он стал называться «неоклассицизмом»), впервые была дана на языке оригинала, то есть по-английски, а герои в ней, как явствует из вышеприведенного примечания, имеют имена, в которых заключены чисто английские аллюзии. (Критики, правда, отмечали, что, даже когда опера исполняется англоязычной труппой, для которой этот язык родной, слушателю бывает трудно понять текст, поскольку Стравинский не считал необходимым в данном случае в музыке соразмеряться с акцентами языка.)
Все же аргументы, связанные с происхождением Игоря Стравинского, возобладали, и мы поместили рассказ об этом произведении в ту часть книги, которая знакомит с шедеврами русской оперы. (Ситуация эта очень похожа на ту, что характеризует «Любовь к трем апельсинам» С.Прокофьева.)
Сам композитор не раз рассказывал о том, как у него родилась идея создания оперы на сюжет литографического цикла Уильяма Хогарта. «Картины Хогарта «Похождения повесы», увиденные мной в 1947 году во время случайного посещения Чикагского института искусств, — рассказывает Стравинский в «Диалогах», — сразу вызвали в моем воображении ряд оперных сцен. Я уже был подготовлен к подобному внушению, так как мысль об опере на английском языке привлекала меня со времени переезда в США. Я выбрал Одена по совету моего близкого друга и соседа, Олдоса Хаксли: все, что я к тому времени знал из работ Одена, был текст к фильму «Ночной поезд».
Когда я описал Хаксли тот тип стихотворной оперы, которую мне хотелось написать, он заверил меня, что Оден — это именно тот поэт, с которым я могу осуществить свое желание. (...) Матушка Гусыня и Безобразная герцогиня были, конечно, вкладом Одена, но общий план и развертывание действия мы разрабатывали совместно шаг за шагом». Безобразная герцогиня, о которой говорит Стравинский, была введена Оденом в первоначальный план сценария. Своим прототипом она имела реальное историческое лицо - Маргариту, графиню Тирольскую (1318 - 1369) по прозвищу Маульташ (Губастая), ставшую, кстати, героиней романа Л.Фейхтвангера «Безобразная герцогиня»; в последней версии либретто она стала называться Бабой-Турчанкой.
ДЕЙСТВИЕ I
Картина 1. После краткого оркестрового вступления, когда занавес поднимается, мы видим на сцене английский сад XVIII века. Это имение Трулава. Весенний день. Слева, в центре авансцены садовая калитка; в увитой зеленью беседке справа сидят Энн и Том — пара влюбленных. Они воркуют на манер пасторали XVIII века: «Лес проснулся, ветер шумит листвой», — поет Энн. «Любви богиня зовет на пышный пир, преобразив земной унылый мир», — вторит ей Том.
Из дома выходит Трулав и останавливается в стороне. Он не очень-то верит любовным клятвам молодых. Он зовет дочь, ему нужна ее помощь, и Энн заходит в дом. Трулав заводит разговор с оставшимся в саду Томом. Он надеется устроить Тома на работу в богатый банкирский дом. Но Тому совсем не нравится такая перспектива: у него есть другие планы. Он пытается успокоить Трулава и уверяет его, что его дочь не выйдет замуж за бедняка. Трулав уходит в дом. «Старый дурак», - бормочет ему вслед Том.
Оставшись один, он рассуждает об унылой работе банковского клерка, которую он обречен был бы выполнять всю жизнь. Известно, что хорошей работы никто не предложит, поэтому полагаться надо только на случай. Вот и он будет ждать и вручит свою жизнь фортуне. Он поет арию «Не ум и не познанья сулят нам успех, только милость фортуны награда для всех».
Внезапно у калитки появляется некий незнакомец. Это Ник Шэдоу. Он ищет Тома. Ник явился с неожиданной вестью: Тома в Лондоне ждет богатое наследство. Том, вне себя от радости, бросается в дом. Ник открывает калитку, входит в сад и идет вперед. Том выходит из дома с Энн и Трулавом. Ник обращается к ним с этим сообщением. Том ликует. Все поют (квартет), - каждый выражает свои эмоции по поводу нового поворота событий. Итак, Тому предстоит ехать в Лондон, и чем скорее он сам уладит дела, говорит ему Трулав, тем скорее Энн будет с ним.
Том хочет оговорить плату Ника за все хлопоты. Но Ник предлагает отложить расчет с ним на год, когда ясен будет результат. Том соглашается. Трулаву он обещает, что, как только он уладит дела, тотчас пошлет за любимой Энн. Они сердечно прощаются. Энн прикрывает рукой глаза и поспешно отворачивается. Про себя же Том поет: «Хитрость и лесть и все чары любви мои успех укрепят».
Картина 2. Публичный дом Матушки Гусыни в Лондоне, заполненный завсегдатаями — мужчинами и женщинами. В глубине сцены справа часы-кукушка. На авансцене слева за столом сидят Том, Ник и Матушка Гусыня. Все пьют. Мужчины поют воинственно: «Как все вояки, рвемся в драку». Женщины вторят им кокетливо: «А наш победный вид любого заманит». Тому уже приелась вся эта обстановка. Он мечтал не о такой любви. Часы бьют час ночи. Том хочет уйти, пока не поздно. По знаку Ника стрелки на часах идут назад, и часы бьют двенадцать. Том снова садится за стол и с отчаяния пьет. Хор завсегдатаев поет: «Скоро светает, утро приходит». Том, по традиции этого заведения, поет песню о своем желании находиться здесь («Любви так часто изменяют»). Всем песня очень понравилась, особенно женщинам. Хор становится в два ряда: в одном мужчины, в другом - женщины, как в детской игре. Матушка Гусыня и Том медленно проходят между ними к двери в глубине сцены. Ник издали наблюдает за всем происходящим.
Картина 3. Та же декорация, что и в первой картине (дом Трулава). Осенняя лунная ночь. Энн выходит из дома в осеннем дорожном костюме. Она сокрушается, что Том ей не пишет из Лондона. Энн думает о том, чтобы отправиться к нему самой. Из дома доносится голос Трулава. Он зовет Энн. Она направляется к нему, но внезапно останавливается. Ее мучают сомнения: ехать ли к слабовольному Тому, чтобы его поддержать, или остаться с отцом. Она опускается на колени, склоняет голову, потом встает и идет с твердой решимостью. Она отправляется к Тому, своему возлюбленному. Об этом она поет в кабалетте «Да, я иду к нему».
ДЕЙСТВИЕ II
Картина 1. Комната в доме Тома, расположенном в одном из фешенебельных кварталов Лондона. В окно врываются лучи утреннего солнца и шум с улицы. Том сидит за завтраком. Когда шум становится особенно громким, Том быстро подходит к окну и захлопывает его. Том очень разочарован светской жизнью, о чем он поет в своей арии «Меняй теперь, о Лондон, тон».
Появляется Ник. В руках у него афиша. Он показывает ее Тому. На ней сообщение о предстоящем выступлении циркачки Бабы-Турчанки и ее портрет. Том рассматривает его. Ник предлагает Тому новую аферу — жениться на ней. И пока Том рассматривает ее портрет на афише, Ник развивает свою философию счастья в арии «Юнец, любви покорный раб, о девушке мечтает». Том отрывает взгляд от портрета. Он и Ник смотрят друг на друга. Пауза. Затем Том начинает смеяться. Он смеется все громче и громче. Ник присоединяется к его смеху. Они пожимают друг другу руки. В продолжение финальной сцены Ник помогает Тому одеться. Не в силах сопротивляться воле Ника, Том вступает с ним в сделку (подавив в себе голос совести).
Картина 2. Улица в Лондоне перед домом Тома. Осень. Сумерки. В центре сцены вход в дом, к которому идут ступени, расположенные полукругом. Справа вход для слуг; слева дерево. Входит Энн. Она с волнением смотрит на крыльцо, медленно поднимается по ступенькам и решительно берется за дверной молоток. Она оглядывается направо и, увидев, что из боковой двери выходит слуга, поспешно спускается и прячется под деревом, прижимая руки к груди. Слуга скрывается в левую кулису. Энн опять выходит вперед. Ее охватывает чувство страха: она одна в Лондоне. Но любовь укрепляет ее дух, и в конце своего ариозо она уже полна решимости никому не отдать своего возлюбленного.
Когда Энн идет к парадной двери, шум слева заставляет ее оглянуться. Она видит шествие слуг, несущих какие-то странные свертки. Слуги входят в боковую дверь. Сумерки сгущаются, наступает ночь. На сцене темнеет. Энн удивлена зрелищем у дома ее возлюбленного. Как только скрылась процессия, справа вносят паланкин, перед которым двое слуг несут факелы. Энн быстро поворачивается в их сторону. Паланкин опускают перед подъездом. Из него выходит Том. Он никак не ожидал увидеть здесь Энн. Он смущен. Он пытается убедить Энн, что ей лучше вернуться домой: «Здесь воздух словно яд», — объясняет он ей.
Но Энн не намерена отступать. В разгар их разговора Баба-Турчанка внезапно высовывает голову из-за занавески паланкина. У нее пышная прическа, но лицо до глаз закрыто густой вуалью на восточный манер. Она в таких выражениях обращается к Тому, что у Энн не остается сомнений, каковы их отношения. Она хочет уйти. Том делает шаг к ней, но останавливается. Энн, Том и Баба-Турчанка поют вместе (терцет), каждый выражая свои чувства. Баба недоумевает, кого мог Том предпочесть ей в день их свадьбы? Совершенно расстроенная Энн поспешно уходит.
Том, как бы избавившись от душевного груза, расправив плечи, помогает Бабе-Турчанке выйти. Он ведет ее в дом. Двери распахиваются, выходят слуги с факелами и останавливаются по обеим сторонам лестницы. Паланкин уносят. Народ хором приветствует Бабу-Турчанку, просит ее что-нибудь исполнить. Баба с выразительным жестом поворачивается к горожанам, откидывает вуаль и обнаруживает... пышную черную бороду. Народ в восторге.
Картина 3. Декорация первой картины второго действия, только теперь комната заполнена всевозможными предметами: здесь чучела животных и птиц, коллекция минералов, фарфор, стекло. Когда после краткого оркестрового вступления поднимается занавес, мы видим Тома и Бабу-Турчанку за завтраком. Том очень мрачен, Баба без умолку болтает. Она поет свою арию «Двух братьев знала я», в которой скороговоркой перебирает в памяти своих поклонников — кто в Вене, кто в Риме; она забывает их имена и обстоятельства своих знакомств, путается, исправляется. Том мрачно все это воспринимает. Баба пытается его развеселить. Он резко ее отталкивает.
Баба разражается слезами злости и... новой арией — «Презираешь! Оскорбляешь! Не любишь! Травишь!» — с эффектными glissandi (при этом ходит взад и вперед по сцене). Во время каждого восклицания она хватает какой-нибудь предмет и швыряет его на пол. В конце арии она делает то же самое. Наконец Том теряет терпение — он вскакивает, хватает свой парик и нахлобучивает его на Бабу задом наперед, заставляя ее замолчать. Она остается неподвижной до конца сцены. Том мрачно ходит взад и вперед, заложив руки в карманы. Потом бросается на диван, стоящий на заднем плане, и в конце концов засыпает.
Зато Ник не дремлет. Теперь он пытается увлечь Тома чудо-машиной, которая превращает мусор в хлеб (разыгрывается пантомима, в которой Ник «налаживает» свой фантастический агрегат — машину с двойным дном). Том просыпается и принимает это устройство, которое, как ему кажется, он видел во сне, за свое собственное изобретение. Ник жестом фокусника срывает с машины чехол: не это ли Том видел во сне? Они испытывают машину и — о чудо! — она из камней делает хлеб. Том и Ник поют дуэт. Они в восторге: Том — от обладания чудодейственной машиной, Ник — от того, что «дурак заплатит со щедростью своей». Они хлопочут вокруг машины и обсуждают план действий.
ДЕЙСТВИЕ III
Картина 1. Все так же, как в третьей картине второго действия, только все покрыто паутиной и пылью. Весенний день. Баба-Турчанка по-прежнему сидит неподвижно за столом. Лицо ее скрыто париком. Когда занавес поднимается, группа респектабельных граждан на сцене рассматривает отдельные вещи, во время действия входят другие. Идет аукцион. Распродается имущество Тома.
Входит Энн. Она надеется вернуть Тома. Звучит ария Селлема «Меня все знают, знают как коммерсанта». Он аукционщик и ведет аукцион. Продаются всякие смехотворные предметы: чучело гагарки (уходит с молотка), рыба на подставке (продается), мраморный бюст (нет покупателя), ветка пальмы, еще какое-то барахло. За сценой слышны голоса Тома и Ника. Он кричит: «Продаются старухи жены, дуры, уродины, кривляки, продаются!» Энн бросается к окну. Но Тома уже не видно. Энн и Баба заводят разговор, и Баба уговаривает Энн принять обратно Тома, который ее все еще любит. А сама она возвращается на базарную площадь, чтобы продолжить свою карьеру в цирке.
С улицы опять доносятся голоса Тома и Ника. На сцене все прислушиваются. Они поют уличную песенку «Когда б имел парень крылья птицы». Эта песенка у каждого вызывает свои эмоции: Энн стремится к Тому, Баба убеждает ее быть верной и сильной, чтобы спасти его. Селлем выносит свой вердикт: «Виновен он. Его найдут». Энн убегает (за Томом). Уличная песенка слышится вновь в отдалении.
Картина 2. Беззвездная ночь. Кладбище. Надгробные памятники. На переднем плане, в центре, свежевырытая могила. За ней памятник, обнесенный чугунной оградой, прутья которой с обоих концов имеют форму карточных пик. Слева тисовое дерево. Здесь происходит решающая встреча Тома и Ника. Срок заключенного между ними договора истек. Душа Тома принадлежит дьяволу (он и есть Ник Шэдоу). Но дьявол согласен продлить договор, если Том выиграет свою жизнь в карты.
Ник тасует карты, кладет колоду на ладонь левой руки, снимает правой, и открытую карту той части, которую снял, показывает зрителям так, чтобы Том не видел. Дуэт, который теперь поют Ник и Том, звучит в сопровождении одного клавесина. Том дрожит от страха, боясь назвать не ту карту. Ник призывает его думать лишь о карте. Том взывает к Энн. И вдруг его страх проходит. Он уверенно называет карту: червонная дама. Они играют второй раз. И Том снова угадывает: двойка пик. Наконец Ник сдает в третий раз. Том в тягостном раздумье, он припадает к памятнику, закрыв лицо руками. Тем временем Ник нагибается, незаметно берет одну из отложенных карт — червонную даму, ту, что Том уже отгадал и которую он уже исключил для ответа, — и показывает публике.
Ник уже предвкушает свою победу. Том страстно ждет, не подаст ли фортуна ему знак? Вдруг он слышит голос Энн (за сценой). Том возбужденно поет: «Любовь пришла меня спасать! Вернуть, вернуть мне жизнь. Там та же дама опять». На словах «та же дама» он выхватывает из рук неподвижного Ника половину колоды с раскрытой картой. С криком радости Том падает на землю без чувств. Ник (дьявол) повергнут. «Гореть, опять гореть! Какой позор!» — поет он в своей последней арии. Ему суждено провалиться в преисподнюю (он медленно опускается в могилу), но прежде он успевает явить свою власть над Томом: он лишает его рассудка. Теперь Тому мнится, что он Адонис, возлюбленный Венеры. Занимается рассвет. Весна. У могильного холма сидит Том. Он улыбается, кладет себе на голову траву и напевает детским голосом: «Розы вплетаю в свой венок».
Картина 3. Бедлам (дом умалишенных). В глубине сцены, в центре, на небольшом возвышении соломенный тюфяк. Том стоит перед ним лицом к хору сумасшедших, среди которых слепой музыкант с соломенной скрипкой, калека солдат, человек с подзорной трубой и три старухи. Том-Адонис призывает всех приготовиться к встрече с Венерой, его возлюбленной. Он садится на тюфяк и закрывает лицо руками. Сумасшедшие кружат возле него, делая нелепые движения, поют (и танцуют) свой хор-менуэт («Брось надежду навсегда»).
Появляется Энн. Она зовет его. Он не откликается; он даже не пошевельнулся. Тогда она обращается к нему по-другому: «Адонис!» Том поднимает голову и вскакивает на ноги. Он принимает ее за Венеру. Энн успокаивает и убаюкивает его своей колыбельной («Мимо чудных стран в море-океан кораблик маленький плывет»). Вместе с надзирателем сумасшедшего дома к Тому и Энн входит Трулав. Он уводит Энн, которая обращается с последними словами к Тому: «Том, я клятве верна, но тебе я больше не нужна. Спокойно спи, любимый. Прощай!» Энн, Трулав и надзиратель уходят. Том остается в одиночестве, он умирает. Звучит погребальный хор.
ЭПИЛОГ
Перед занавесом. Зал освещен. Выходят Баба-Турчанка, Том, Ник, Энн, Трулав (мужчины без париков, Баба без бороды). «Минуточку внимания!» — обращаются все они к публике. Затем каждый из персонажей формулирует свою мораль этой истории, которая учит трудолюбию, достойному образу жизни.
А. Майкапар
"ПОХОЖДЕНИЯ ПОВЕСЫ"
Опера в трех действиях Игоря Федоровича Стравинского на либретто (по-английски)
Уинстона Одена и Честера Колмена, основанное на одноименной серии литографий У.Хогарта.
Действующие лица:
ТРУЛАВ (бас)
ЭНН, его дочь (сопрано)
ТОМ РЕЙКУЭЛЛ (тенор)
НИК ШЭДОУ (баритон)
МАТУШКА ГУСЫНЯ (меццо-сопрано)
БАБА-ТУРЧАНКА (меццо-сопрано)
СЕЛЛЕМ, аукционщик (тенор)
НАДЗИРАТЕЛЬ В ДОМЕ УМАЛИШЕННЫХ (бас)
МУЖЧИНЫ И ЖЕНЩИНЫ - ЗАВСЕГДАТАИ ПРИТОНА МАТУШКИ ГУСЫНИ,
СЛУГИ, ГОРОЖАНЕ, СУМАСШЕДШИЕ.
Примечание: некоторые действующие лица оперы носят так называемые «говорящие» имена. Так, «Трулав» буквально означает «верная любовь», «Рейкуэлл» - «распутник, повеса», «Ник», или «Старый Ник», значит «черт, дьявол», а «Шэдоу» - «тень».
Время действия: XVIII век.
Место действия: Англия.
Первое исполнение: Венеция, 11 сентября 1951 года.
Трудно было решить: в каком разделе — «западная опера» или «русская опера» — должна находиться эта опера. С одной стороны, всеми признано - и в России с некоторых пор на этом особенно настаивают, - что Игорь Стравинский — русский композитор (назвать хотя бы «Жар-птицу», «Весну священную», «Петрушку», «Мавру», «Историю солдата», «Байку про Лису, Петуха, Кота да Барана»).
С другой — произведение это не имеет ничего общего с русской культурой: оно написано на основе одноименной серии литографий английского художника, на либретто американских поэтов, воспроизводит как бы в преломлении (словно в кривом зеркале Страны Зазеркалья) «классический» стиль западной музыки (у самого Стравинского и других композиторов, подхвативших его идеи, он стал называться «неоклассицизмом»), впервые была дана на языке оригинала, то есть по-английски, а герои в ней, как явствует из вышеприведенного примечания, имеют имена, в которых заключены чисто английские аллюзии. (Критики, правда, отмечали, что, даже когда опера исполняется англоязычной труппой, для которой этот язык родной, слушателю бывает трудно понять текст, поскольку Стравинский не считал необходимым в данном случае в музыке соразмеряться с акцентами языка.)
Все же аргументы, связанные с происхождением Игоря Стравинского, возобладали, и мы поместили рассказ об этом произведении в ту часть книги, которая знакомит с шедеврами русской оперы. (Ситуация эта очень похожа на ту, что характеризует «Любовь к трем апельсинам» С.Прокофьева.)
Сам композитор не раз рассказывал о том, как у него родилась идея создания оперы на сюжет литографического цикла Уильяма Хогарта. «Картины Хогарта «Похождения повесы», увиденные мной в 1947 году во время случайного посещения Чикагского института искусств, — рассказывает Стравинский в «Диалогах», — сразу вызвали в моем воображении ряд оперных сцен. Я уже был подготовлен к подобному внушению, так как мысль об опере на английском языке привлекала меня со времени переезда в США. Я выбрал Одена по совету моего близкого друга и соседа, Олдоса Хаксли: все, что я к тому времени знал из работ Одена, был текст к фильму «Ночной поезд».
Когда я описал Хаксли тот тип стихотворной оперы, которую мне хотелось написать, он заверил меня, что Оден — это именно тот поэт, с которым я могу осуществить свое желание. (...) Матушка Гусыня и Безобразная герцогиня были, конечно, вкладом Одена, но общий план и развертывание действия мы разрабатывали совместно шаг за шагом». Безобразная герцогиня, о которой говорит Стравинский, была введена Оденом в первоначальный план сценария. Своим прототипом она имела реальное историческое лицо - Маргариту, графиню Тирольскую (1318 - 1369) по прозвищу Маульташ (Губастая), ставшую, кстати, героиней романа Л.Фейхтвангера «Безобразная герцогиня»; в последней версии либретто она стала называться Бабой-Турчанкой.
ДЕЙСТВИЕ I
Картина 1. После краткого оркестрового вступления, когда занавес поднимается, мы видим на сцене английский сад XVIII века. Это имение Трулава. Весенний день. Слева, в центре авансцены садовая калитка; в увитой зеленью беседке справа сидят Энн и Том — пара влюбленных. Они воркуют на манер пасторали XVIII века: «Лес проснулся, ветер шумит листвой», — поет Энн. «Любви богиня зовет на пышный пир, преобразив земной унылый мир», — вторит ей Том.
Из дома выходит Трулав и останавливается в стороне. Он не очень-то верит любовным клятвам молодых. Он зовет дочь, ему нужна ее помощь, и Энн заходит в дом. Трулав заводит разговор с оставшимся в саду Томом. Он надеется устроить Тома на работу в богатый банкирский дом. Но Тому совсем не нравится такая перспектива: у него есть другие планы. Он пытается успокоить Трулава и уверяет его, что его дочь не выйдет замуж за бедняка. Трулав уходит в дом. «Старый дурак», - бормочет ему вслед Том.
Оставшись один, он рассуждает об унылой работе банковского клерка, которую он обречен был бы выполнять всю жизнь. Известно, что хорошей работы никто не предложит, поэтому полагаться надо только на случай. Вот и он будет ждать и вручит свою жизнь фортуне. Он поет арию «Не ум и не познанья сулят нам успех, только милость фортуны награда для всех».
Внезапно у калитки появляется некий незнакомец. Это Ник Шэдоу. Он ищет Тома. Ник явился с неожиданной вестью: Тома в Лондоне ждет богатое наследство. Том, вне себя от радости, бросается в дом. Ник открывает калитку, входит в сад и идет вперед. Том выходит из дома с Энн и Трулавом. Ник обращается к ним с этим сообщением. Том ликует. Все поют (квартет), - каждый выражает свои эмоции по поводу нового поворота событий. Итак, Тому предстоит ехать в Лондон, и чем скорее он сам уладит дела, говорит ему Трулав, тем скорее Энн будет с ним.
Том хочет оговорить плату Ника за все хлопоты. Но Ник предлагает отложить расчет с ним на год, когда ясен будет результат. Том соглашается. Трулаву он обещает, что, как только он уладит дела, тотчас пошлет за любимой Энн. Они сердечно прощаются. Энн прикрывает рукой глаза и поспешно отворачивается. Про себя же Том поет: «Хитрость и лесть и все чары любви мои успех укрепят».
Картина 2. Публичный дом Матушки Гусыни в Лондоне, заполненный завсегдатаями — мужчинами и женщинами. В глубине сцены справа часы-кукушка. На авансцене слева за столом сидят Том, Ник и Матушка Гусыня. Все пьют. Мужчины поют воинственно: «Как все вояки, рвемся в драку». Женщины вторят им кокетливо: «А наш победный вид любого заманит». Тому уже приелась вся эта обстановка. Он мечтал не о такой любви. Часы бьют час ночи. Том хочет уйти, пока не поздно. По знаку Ника стрелки на часах идут назад, и часы бьют двенадцать. Том снова садится за стол и с отчаяния пьет. Хор завсегдатаев поет: «Скоро светает, утро приходит». Том, по традиции этого заведения, поет песню о своем желании находиться здесь («Любви так часто изменяют»). Всем песня очень понравилась, особенно женщинам. Хор становится в два ряда: в одном мужчины, в другом - женщины, как в детской игре. Матушка Гусыня и Том медленно проходят между ними к двери в глубине сцены. Ник издали наблюдает за всем происходящим.
Картина 3. Та же декорация, что и в первой картине (дом Трулава). Осенняя лунная ночь. Энн выходит из дома в осеннем дорожном костюме. Она сокрушается, что Том ей не пишет из Лондона. Энн думает о том, чтобы отправиться к нему самой. Из дома доносится голос Трулава. Он зовет Энн. Она направляется к нему, но внезапно останавливается. Ее мучают сомнения: ехать ли к слабовольному Тому, чтобы его поддержать, или остаться с отцом. Она опускается на колени, склоняет голову, потом встает и идет с твердой решимостью. Она отправляется к Тому, своему возлюбленному. Об этом она поет в кабалетте «Да, я иду к нему».
ДЕЙСТВИЕ II
Картина 1. Комната в доме Тома, расположенном в одном из фешенебельных кварталов Лондона. В окно врываются лучи утреннего солнца и шум с улицы. Том сидит за завтраком. Когда шум становится особенно громким, Том быстро подходит к окну и захлопывает его. Том очень разочарован светской жизнью, о чем он поет в своей арии «Меняй теперь, о Лондон, тон».
Появляется Ник. В руках у него афиша. Он показывает ее Тому. На ней сообщение о предстоящем выступлении циркачки Бабы-Турчанки и ее портрет. Том рассматривает его. Ник предлагает Тому новую аферу — жениться на ней. И пока Том рассматривает ее портрет на афише, Ник развивает свою философию счастья в арии «Юнец, любви покорный раб, о девушке мечтает». Том отрывает взгляд от портрета. Он и Ник смотрят друг на друга. Пауза. Затем Том начинает смеяться. Он смеется все громче и громче. Ник присоединяется к его смеху. Они пожимают друг другу руки. В продолжение финальной сцены Ник помогает Тому одеться. Не в силах сопротивляться воле Ника, Том вступает с ним в сделку (подавив в себе голос совести).
Картина 2. Улица в Лондоне перед домом Тома. Осень. Сумерки. В центре сцены вход в дом, к которому идут ступени, расположенные полукругом. Справа вход для слуг; слева дерево. Входит Энн. Она с волнением смотрит на крыльцо, медленно поднимается по ступенькам и решительно берется за дверной молоток. Она оглядывается направо и, увидев, что из боковой двери выходит слуга, поспешно спускается и прячется под деревом, прижимая руки к груди. Слуга скрывается в левую кулису. Энн опять выходит вперед. Ее охватывает чувство страха: она одна в Лондоне. Но любовь укрепляет ее дух, и в конце своего ариозо она уже полна решимости никому не отдать своего возлюбленного.
Когда Энн идет к парадной двери, шум слева заставляет ее оглянуться. Она видит шествие слуг, несущих какие-то странные свертки. Слуги входят в боковую дверь. Сумерки сгущаются, наступает ночь. На сцене темнеет. Энн удивлена зрелищем у дома ее возлюбленного. Как только скрылась процессия, справа вносят паланкин, перед которым двое слуг несут факелы. Энн быстро поворачивается в их сторону. Паланкин опускают перед подъездом. Из него выходит Том. Он никак не ожидал увидеть здесь Энн. Он смущен. Он пытается убедить Энн, что ей лучше вернуться домой: «Здесь воздух словно яд», — объясняет он ей.
Но Энн не намерена отступать. В разгар их разговора Баба-Турчанка внезапно высовывает голову из-за занавески паланкина. У нее пышная прическа, но лицо до глаз закрыто густой вуалью на восточный манер. Она в таких выражениях обращается к Тому, что у Энн не остается сомнений, каковы их отношения. Она хочет уйти. Том делает шаг к ней, но останавливается. Энн, Том и Баба-Турчанка поют вместе (терцет), каждый выражая свои чувства. Баба недоумевает, кого мог Том предпочесть ей в день их свадьбы? Совершенно расстроенная Энн поспешно уходит.
Том, как бы избавившись от душевного груза, расправив плечи, помогает Бабе-Турчанке выйти. Он ведет ее в дом. Двери распахиваются, выходят слуги с факелами и останавливаются по обеим сторонам лестницы. Паланкин уносят. Народ хором приветствует Бабу-Турчанку, просит ее что-нибудь исполнить. Баба с выразительным жестом поворачивается к горожанам, откидывает вуаль и обнаруживает... пышную черную бороду. Народ в восторге.
Картина 3. Декорация первой картины второго действия, только теперь комната заполнена всевозможными предметами: здесь чучела животных и птиц, коллекция минералов, фарфор, стекло. Когда после краткого оркестрового вступления поднимается занавес, мы видим Тома и Бабу-Турчанку за завтраком. Том очень мрачен, Баба без умолку болтает. Она поет свою арию «Двух братьев знала я», в которой скороговоркой перебирает в памяти своих поклонников — кто в Вене, кто в Риме; она забывает их имена и обстоятельства своих знакомств, путается, исправляется. Том мрачно все это воспринимает. Баба пытается его развеселить. Он резко ее отталкивает.
Баба разражается слезами злости и... новой арией — «Презираешь! Оскорбляешь! Не любишь! Травишь!» — с эффектными glissandi (при этом ходит взад и вперед по сцене). Во время каждого восклицания она хватает какой-нибудь предмет и швыряет его на пол. В конце арии она делает то же самое. Наконец Том теряет терпение — он вскакивает, хватает свой парик и нахлобучивает его на Бабу задом наперед, заставляя ее замолчать. Она остается неподвижной до конца сцены. Том мрачно ходит взад и вперед, заложив руки в карманы. Потом бросается на диван, стоящий на заднем плане, и в конце концов засыпает.
Зато Ник не дремлет. Теперь он пытается увлечь Тома чудо-машиной, которая превращает мусор в хлеб (разыгрывается пантомима, в которой Ник «налаживает» свой фантастический агрегат — машину с двойным дном). Том просыпается и принимает это устройство, которое, как ему кажется, он видел во сне, за свое собственное изобретение. Ник жестом фокусника срывает с машины чехол: не это ли Том видел во сне? Они испытывают машину и — о чудо! — она из камней делает хлеб. Том и Ник поют дуэт. Они в восторге: Том — от обладания чудодейственной машиной, Ник — от того, что «дурак заплатит со щедростью своей». Они хлопочут вокруг машины и обсуждают план действий.
ДЕЙСТВИЕ III
Картина 1. Все так же, как в третьей картине второго действия, только все покрыто паутиной и пылью. Весенний день. Баба-Турчанка по-прежнему сидит неподвижно за столом. Лицо ее скрыто париком. Когда занавес поднимается, группа респектабельных граждан на сцене рассматривает отдельные вещи, во время действия входят другие. Идет аукцион. Распродается имущество Тома.
Входит Энн. Она надеется вернуть Тома. Звучит ария Селлема «Меня все знают, знают как коммерсанта». Он аукционщик и ведет аукцион. Продаются всякие смехотворные предметы: чучело гагарки (уходит с молотка), рыба на подставке (продается), мраморный бюст (нет покупателя), ветка пальмы, еще какое-то барахло. За сценой слышны голоса Тома и Ника. Он кричит: «Продаются старухи жены, дуры, уродины, кривляки, продаются!» Энн бросается к окну. Но Тома уже не видно. Энн и Баба заводят разговор, и Баба уговаривает Энн принять обратно Тома, который ее все еще любит. А сама она возвращается на базарную площадь, чтобы продолжить свою карьеру в цирке.
С улицы опять доносятся голоса Тома и Ника. На сцене все прислушиваются. Они поют уличную песенку «Когда б имел парень крылья птицы». Эта песенка у каждого вызывает свои эмоции: Энн стремится к Тому, Баба убеждает ее быть верной и сильной, чтобы спасти его. Селлем выносит свой вердикт: «Виновен он. Его найдут». Энн убегает (за Томом). Уличная песенка слышится вновь в отдалении.
Картина 2. Беззвездная ночь. Кладбище. Надгробные памятники. На переднем плане, в центре, свежевырытая могила. За ней памятник, обнесенный чугунной оградой, прутья которой с обоих концов имеют форму карточных пик. Слева тисовое дерево. Здесь происходит решающая встреча Тома и Ника. Срок заключенного между ними договора истек. Душа Тома принадлежит дьяволу (он и есть Ник Шэдоу). Но дьявол согласен продлить договор, если Том выиграет свою жизнь в карты.
Ник тасует карты, кладет колоду на ладонь левой руки, снимает правой, и открытую карту той части, которую снял, показывает зрителям так, чтобы Том не видел. Дуэт, который теперь поют Ник и Том, звучит в сопровождении одного клавесина. Том дрожит от страха, боясь назвать не ту карту. Ник призывает его думать лишь о карте. Том взывает к Энн. И вдруг его страх проходит. Он уверенно называет карту: червонная дама. Они играют второй раз. И Том снова угадывает: двойка пик. Наконец Ник сдает в третий раз. Том в тягостном раздумье, он припадает к памятнику, закрыв лицо руками. Тем временем Ник нагибается, незаметно берет одну из отложенных карт — червонную даму, ту, что Том уже отгадал и которую он уже исключил для ответа, — и показывает публике.
Ник уже предвкушает свою победу. Том страстно ждет, не подаст ли фортуна ему знак? Вдруг он слышит голос Энн (за сценой). Том возбужденно поет: «Любовь пришла меня спасать! Вернуть, вернуть мне жизнь. Там та же дама опять». На словах «та же дама» он выхватывает из рук неподвижного Ника половину колоды с раскрытой картой. С криком радости Том падает на землю без чувств. Ник (дьявол) повергнут. «Гореть, опять гореть! Какой позор!» — поет он в своей последней арии. Ему суждено провалиться в преисподнюю (он медленно опускается в могилу), но прежде он успевает явить свою власть над Томом: он лишает его рассудка. Теперь Тому мнится, что он Адонис, возлюбленный Венеры. Занимается рассвет. Весна. У могильного холма сидит Том. Он улыбается, кладет себе на голову траву и напевает детским голосом: «Розы вплетаю в свой венок».
Картина 3. Бедлам (дом умалишенных). В глубине сцены, в центре, на небольшом возвышении соломенный тюфяк. Том стоит перед ним лицом к хору сумасшедших, среди которых слепой музыкант с соломенной скрипкой, калека солдат, человек с подзорной трубой и три старухи. Том-Адонис призывает всех приготовиться к встрече с Венерой, его возлюбленной. Он садится на тюфяк и закрывает лицо руками. Сумасшедшие кружат возле него, делая нелепые движения, поют (и танцуют) свой хор-менуэт («Брось надежду навсегда»).
Появляется Энн. Она зовет его. Он не откликается; он даже не пошевельнулся. Тогда она обращается к нему по-другому: «Адонис!» Том поднимает голову и вскакивает на ноги. Он принимает ее за Венеру. Энн успокаивает и убаюкивает его своей колыбельной («Мимо чудных стран в море-океан кораблик маленький плывет»). Вместе с надзирателем сумасшедшего дома к Тому и Энн входит Трулав. Он уводит Энн, которая обращается с последними словами к Тому: «Том, я клятве верна, но тебе я больше не нужна. Спокойно спи, любимый. Прощай!» Энн, Трулав и надзиратель уходят. Том остается в одиночестве, он умирает. Звучит погребальный хор.
ЭПИЛОГ
Перед занавесом. Зал освещен. Выходят Баба-Турчанка, Том, Ник, Энн, Трулав (мужчины без париков, Баба без бороды). «Минуточку внимания!» — обращаются все они к публике. Затем каждый из персонажей формулирует свою мораль этой истории, которая учит трудолюбию, достойному образу жизни.
А. Майкапар
Статьи - О музыке
Статьи - О музыке
Александр Майкапар
Публикуемая статья - ранняя редакция, в настоящее время значительно переработанная и дополненная для книги "Новый Завет и христианские святые в искусстве старых мастеров" (2018)
Александр Майкапар
Новозаветные сюжеты в живописи. Рождество.
Когда же они были там, наступило время родить Ей; и родила Сына своего Первенца,
и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице.
(Лука, 2:6–7)
Празднование Рождества Христова на Востоке упоминается уже в учении гностиков, в частности у Климента Александрийского. Рождение Христа отмечалось ими вместе с празднованием его явления. Явление же это было Богоявлением, и таким образом праздник Рождества отмечался на Востоке вместе с Богоявлением – 6 января. Точное разделение этих праздников во всей христианской церкви, западной и восточной, произошло в конце IV – начале V века. Как отмечают историки церкви, праздник Рождества Христова был заимствован восточной церковью у Рима, тогда как праздник Богоявления впервые появился на Востоке, а затем уже был перенесен в Рим. Здесь же необходимо указать, что западная и восточная церкви со временем стали вкладывать разный смысл в понятие Богоявления, и это отразилось на выборе отмечаемых в этот праздник событий евангельской истории. Так, восточная церковь утвердилась в праздновании Богоявления как Крещения Христа – первого появления Иисуса среди народа и установления догмата троичности: идеи о явлении лиц Божества. В свою очередь римско-католическая церковь под Богоявлением, празднуемым также 6 января, подразумевает явление звезды восточным волхвам как первое откровение язычникам явления Мессии (праздник Трех волхвов, Трех царей). Крещение же, которое всегда празднуется в воскресенье, в тех случаях, когда воскресенье не выпадает на 6 января, отмечается римско-католической церковью в первое воскресенье после этого числа.
Изложенные выше обстоятельства чрезвычайно важны для верного понимания рождественского цикла сюжетов, как он сформировался в западном искусстве. Евангельская история рождения Христа – это, собственно, только приведенные выше слова Луки. Часто, однако, в западном искусстве под названием “Рождество Христово” подразумеваются также сцены поклонения пастухов и волхвов (мы не говорим в данном случае о трактовках сюжета рождения Христа, основанных вообще не на евангельском повествовании, таких как поклонение Марии, поклонение царей и других, – о них и их литературных программах мы скажем ниже), тогда как эпизод поклонения волхвов, строго говоря, является сценой Богоявления. Причем если картины на сюжет рождения Христа, как правило, включают и последующие эпизоды, образующие, в сущности, круг эпизодов праздника Богоявления, то сцены Богоявления – поклонение волхвов, поклонение царей – отнюдь не всегда включают изображение собственно рождения Христа.
Итак, мы намеренно отделяем сюжет собственно рождения Христа – как непосредственное иллюстрирование рассказа Луки – от следующих за ним сюжетов поклонения пастухов и поклонения волхвов (царей) – опосредованного доказательства рождения Христа (этим сюжетам посвящены следующие очерки). Заметим, что в соединении этих сюжетов в живописи отразилось изначальное смешение самой церковью обстоятельств рождения Христа и его явления, то есть праздников Рождества и Богоявления.
1. Робер Кампен. Рождение Христа. 1425. Дижон. Городской музей.
Первым источником, из которого христианские художники заимствовали основную идею рождения Христа, должно было быть Евангелие. Матфей лишь констатирует факт рождения: “Наконец Она родила Сына cвоего Первенца, и он (Иосиф. – А.М.) нарек Ему имя: Иисус” (Мф., 1:25). У Луки рассказ несколько более подробный: упоминается об отсутствии места в гостинице, о том, что Мария спеленала младенца, о том, что он положен был в ясли. Из дальнейшего рассказа Луки становится ясно, что при рождении присутствовал Иосиф. Но если сравнить с этими свидетельствами Евангелия изображения рождения Христа в живописи, станет ясно, что они включают подробности, которых нет в Евангелии. Таким образом, иконография рождения Христа, сохраняя то, что дает Евангелие, идет дальше в развитии внешних подробностей. Сюда относятся место, где произошло рождение Христа, ясли, в которые был положен Спаситель, вол и осел у яслей, звезда над изображением сцены рождения младенца, положение фигуры родившей Богоматери, действия Иосифа, ангелы и пастухи, омовение младенца, повитухи и их поведение, особенности архитектурного убранства сцены. Для всех этих деталей сюжета имеются богословская база и литературные программы.
Первые изображения рождения Христа относятся к эпохе древнехристианских саркофагов, но датируются не ранее IV века. Сцена, как правило, очень проста: в яслях под навесом лежит спелёнатый младенец, над ним склонились вол и осел, присутствуют Мария и Иосиф, иногда изображаются пастухи. Часто, когда фигурирует звезда (как на одном из римских саркофагов, обнаруженных на Аппиевой дороге), мы видим также трех волхвов во фригийских шапочках.
Итак, если не ограничиваться только свидетельством Луки, а попытаться выявить более широкий круг литературных источников для темы рождения Христа, то оказывается, что сюжет этот распадается в западном искусстве на несколько прочно утвердившихся к эпохе Возрождения иконографических типов. Чтобы очертить их, необходимо рассмотреть ряд входящих в этот сюжет мотивов и выяснить их литературную программу: 1) обустройство Девы Марии (в доме под навесом или в пещере); 2) две служанки-повитухи и омовение младенца; 3) поклонение младенцу; 4) звезда; 5) ангелы; 6) цветы; 7) охапка сена; 8) туфли.
Рассмотрим их последовательно.
Обустройство Девы Марии
С определением места, где следовало бы поместить сцену рождения Христа, у художников всегда возникало много проблем. С одной стороны, они опирались на свидетельство Матфея: “И, войдя в дом...” (Мф., 2:11). Речь здесь у Матфея идет о явившихся на поклон волхвах. Но, строго говоря, волхвы явились много позже, чтобы считать их приход “в дом” доказательством того, что и само рождение Христа произошло здесь. Тем не менее ранние художники предпочитали именно так трактовать место действия этого сюжета. Можно констатировать, что в ранних изображениях рождения Христа действие происходит под навесом, что символизирует дом. В эпоху Возрождения художники изображали дом, где родила Дева Мария, в виде обветшалой постройки (лачуги) – она символизировала Ветхий завет, заменить который Новым явился в мир Христос (так у Робера Кампена).
2. Пьетро Каваллини. Рождение Христа. 1291. Рим. Церковь Санта Мария ин Трастевере.
Выбор художниками для рожающей Девы Марии иного места – пещеры – основан на упоминании о ней у Иустина Мученика в его “Диалоге с Трифоном” (II век), который видел в таком рождении Христа осуществление пророчества Исаии. “Когда совершители мистерий Митры говорят, что он родился от камня, и место, где они посвящают верующих в него, называют пещерою, то не вижу ли, что они это заимствовали из слов Даниила (...) и также из пророка Исаии (...)?” – это из “Диалога с Трифоном” Иустина Мученика. И в пророчестве Исаии: “Тот будет обитать на высотах; убежище его – неприступные скалы” (Ис., 33:16). Это предание ясно формулируется во многих апокрифических текстах, в частности в Протоевангелии Иакова (которое, по-видимому, Иустин Мученик знал), где говорится: “И он снял Ее с осла и сказал Ей: Куда мне отвести Тебя и скрыть позор Твой? Ибо место здесь пустынно. И нашел там пещеру, и привел Ее…” (17–18). Можно указать и другие литературные источники этой живописной традиции. Первые изображения рождения Христа в пещере относятся к VI–VII векам.
В пещере изобразил рождение Христа Пьетро Каваллини на своей мозаике в церкви Санта Мария ин Трастевере в Риме. В общих чертах его композиция следует канонам византийской иконографии, но в изобразительных формах несет печать римской традиции. Фреска эта необычайно интересна тем, что соединяет в себе несколько литературных программ – свидетельства Евангелия от Луки, Евангелия от Матфея, Протоевангелия Иакова, а кроме того, вносит местные – римские – детали в трактовку сюжета. У Луки художник заимствовал: 1) изображение гостиницы (“Не было им места в гостинице”. Лк. 2:7) – дом с башней на переднем плане; надпись поясняет: “tabema meritoria” (лат.: жилище, сдаваемое внаем); 2) благовестие пастухам: ангел с бандеролью, на которой текст: “Annutio uobis gaudium magnum” (лат.: “Я возвещаю вам великую радость”. Лк. 2:10). У Матфея художник заимствовал звезду, которая привела в Вифлеем волхвов. У Иакова (из Протоевангелия) – пещеру, в которой родила Дева Мария, а также образ застывшего в задумчивости Иосифа: “...и пошел искать повивальную бабку в округе Вифлеема. И вот я, Иосиф, шел и не двигался. И посмотрел на воздух и увидел, что воздух неподвижен, посмотрел на небесный свод и увидел, что он остановился и птицы небесные в полете остановились...” (18). И, наконец, свой вклад в разработку программы этой мозаики внес кардинал Якопо Стефанески, известный меценат раннего треченто: на переднем плане рядом с хижиной и башней виден источник благовонного масла, который, согласно легенде, забил в Риме в момент рождения Христа. Над этим источником и была поставлена церковь Санта Мария ин Трастевере, о чем свидетельствует надпись под картиной: “Jam puerum jam summe pater post tempora natum/ Accipimus genitum tibi quern nos esse coevum/ Credimus hipcqi clei scaturire UquaminaTybrum” (лат.: “Он, Младенец и вечный Отец, как равный нам, как современник, родился среди нас. Мы верим, что отсюда изливается миро (милосердия), как волны Тибра”).
Лишь тому, кто не знает, что представляет собой хан, то есть гостиница на Востоке – такая, в которой могли остановиться Иосиф с Марией, – может показаться, что свидетельства Луки и Матфея не согласуются между собою. На самом деле “дом” и “пещера” – это может означать почти одно и то же. Хан, или караван-сарай, на Востоке представлял собой низкое здание, стены в его комнатах имелись лишь с трех сторон, и все происходившее в помещении было открыто взору постороннего. Здесь же было место (двор) для скота и комната отделялась от двора лишь несколькими ступеньками. Но самое интересное с археологической точки зрения то, что ханы строились, вернее, пристраивались к многочисленным в тех местах пещерам. Это было единое целое. Таким образом, известные нам попытки художников примирить два этих свидетельства, изображая вход в пещеру и над ним навес, не так уж грешат против истины.
Две служанки и омовение Христа
3. Зальцбургский (?) мастер. Рождение Христа. Ок. 1400. Вена. Галерея австрийского искусства.
Порой рождение Христа трактуется художниками как собственно сцена родов. В таком случае изображаются две повитухи, как на картине мастера, именуемого Зальцбургским. Подробности этой истории мы узнаем все из того же Протоевангелия Иакова: повивальная бабка, которую нашел Иосиф, засвидетельствовала рождение Спасителя (“Родилось спасение Израилю”); она сообщила об этом встретившейся ей Саломее: “Саломея, Саломея, я хочу рассказать тебе о явлении чудном: Родила дева и сохранила девство свое. И сказала Саломея: Жив Господь Бог мой, пока не протяну пальца своего и не проверю девства ее, не поверю, что дева родила. И только протянула Саломея палец, как вскрикнула и сказала: Горе моему неверию, ибо я осмелилась искушать Бога. И вот моя рука отнимается как в огне. И пала на колени перед Господом, говоря: Господь Бог отцов моих, вспомни, что я из семени Авраама, Исаака и Иакова, не осрами меня перед сыном Израиля, но окажи мне милость ради бедных: Ибо Ты знаешь, что я служила Тебе во имя Твое и от Тебя хотела принять воздаяние. И тогда предстал перед нею Ангел Господень, и сказал ей: Саломея, Саломея, Господь внял тебе, поднеси руку свою к Младенцу и поддержи Его, и наступит для тебя спасение и радость. И подошла Саломея, и взяла Младенца на руки, сказав: Поклонюсь Ему, ибо родился великий царь Израиля. И сразу же исцелилась Саломея и вышла из пещеры спасенною” (Протоевангелие Иакова, 19–20). Имя первой повитухи, согласно традиции, той, что не усомнилась в божественном происхождении младенца, – Зеломия (иначе: Зелемия).
Что касается омовения младенца повитухами, то рассказа об этом нет ни в апокрифах, ни в других памятниках древней письменности. Эту сцену художники домыслили, исходя из факта присутствия повитух. Но безгрешно родившийся младенец не нуждался ни в каком очищении (омовении). Более того, ему не требовались и сами повитухи. Упорное их присутствие, однако, на картинах старых мастеров может объясняться желанием иметь свидетелей чудесного рождения Христа.
Часто с мотивом “Две служанки” соединяются тема “Поклонение Младенцу”, а также другие сюжеты, непосредственно примыкающие к сюжету рождения Христа, в частности благовестие пастухам или поклонение пастухов (так у Робера Кампена; мы узнаем служанок не только по характерному жесту парализованной руки Саломеи, но и по тем словам, которые начертаны на бандеролях персонажей. Так, у Зеломии, изображенной спиной к зрителю, на ленте начертано: “Virgo peperit filium” (лат.: “Дева родила сына”), а у Саломеи – во-первых, ее имя и, во-вторых, слова: “Credam qum probavero” (лат.: “Уверую, когда ясно представлю”!); у ангела, обращающегося к Саломее, – “Та, puerumet sanaberis” (лат.: “Коснись Младенца и исцелишься).
Эта трактовка темы рождения Христа исчезла после того, как была осуждена Тридентским Собором (1545–1563).
Поклонение Младенцу
4. Рогир ван дер Вейден. Поклонение Младенцу. Алтарь Бладелена. 1446–1452. Берлин-Далем
Культ благочестия, который в различных формах широко распространился в XIV–XV веках, корнями своими уходит в предыдущие столетия – XII–XIII века. Он вырос из мистицизма Бернарда Клервоского (1090–1153), основателя ордена бернардинцев, зерном учения которых была любовь к Младенцу Христу и к Христу-Страстотерпцу, а также к Деве Марии. Яков Воррагинский в “Золотой легенде” часто цитирует Бернарда. Тот в своих рассуждениях о рождении Христа особое внимание обращает на бедность обстановки, в которой оно произошло. Франциск Ассизский (1181/2–1226) довел культ “святой бедности” до предела.
На выработку программы для изображения сцены рождения Христа как поклонения Младенцу в позднее средневековье оказали влияние также труды францисканского монаха Джованни де Каулибуса (Псевдо-Бонавентуры), в частности его “Meditationes vitae Christ!” (“Размышления о жизни Христа”), а также Бригитты Шведской (ок. 1304–1373) – провидицы, посетившей Иерусалим в 1370 году и успевшей за два года до своей смерти опубликовать “Relationes de vita et passione Jesu Christi et gloriosae virginis Mariae matris ems” (“Откровения о жизни и страстях Иисуса Христа и преславной Девы Марии, Матери Его”). Откровения этой монахини очень скоро стали известны современникам. Это подтверждается тем, что ее описания, в частности сцены рождения Христа, вскоре после издания ее труда стали воспроизводиться на картинах, трактовавших этот сюжет как поклонение Младенцу (порой художники изображали даже ее саму в костюме ордена бригитток, который она основала).
Поскольку оба текста – Джованни де Каулибуса и Бригитты Шведской, – относящиеся к данному сюжету, чрезвычайно важны для понимания изображавшихся художниками деталей, приведем их полностью.
Джованни де Каулибус: “Когда настал час родить – было это около полуночи на Рождество, – Мария встала и прислонилась к колонне, которая была здесь. Иосиф сидел рядом опечаленный, вероятно, потому, что не мог приготовить все необходимое для родов. Он встал, взял из яслей сено, положил его у ног Девы Марии и отвернулся. В этот момент Сын Божий оставил чрево Матери, не причинив Ей никакой боли. Так оказался Он на сене у ног Своей Матери. Омыв Его, Она завернула Его в Свое покрывало и положила в ясли. Нам говорили, что вол и осел склонили свои головы над яслями, дабы дыханием своим согреть Младенца, так как понимали, что в такой холод едва укрытому Младенцу нужно тепло. Мать, однако, встав на колени, молилась и возносила благодарность Богу: Благодарю Тебя, Господь и Небесный Отец, за то, что дал Мне Твоего Сына, и молюсь Тебе, Предвечный Бог, и Тебе, Сын Бога Живого и Мой Сын”.
5. Гуго ван дер Гус. Рождение Христа. Алтарь Портинари. 1473–1475. Флоренция.
Бригитта Шведская: “Когда я предстала перед яслями Господа в Вифлееме, то увидела Деву необычайной красоты (...), плотно укрытую изящным хитоном, сквозь который было явственно различимо девственное тело (...). Вместе с Нею был добродетельнейший старец, он привел вола и осла; они вошли в пещеру, и мужчина привязал животных к яслям. Потом он вышел и принес Деве свечу, прикрепил ее к стене и вышел, так что при рождении Младенца его не было. Тем временем Дева сняла Свои туфли, сбросила с Себя белую накидку, которая укрывала Ее, сняла с головы вуаль, положила ее сбоку от Себя и осталась в одном хитоне, с чудесными золотыми волосами, падавшими распущенные на Ее плечи. Затем Она достала два маленьких льняных кусочка и два шерстяных, которые принесла с Собой, чтобы завернуть в них Младенца, которому суждено было родиться (...). И когда все было готово, Дева с превеликим почтением преклонила колени в позе молящейся и повернулась спиной к яслям, лицо Ее было обращено на восток, а взгляд устремлен к небу. Она пребывала в экстазе, погруженная в созерцание, Ее переполняло восхищение божественной нежностью. И стоя так в молитве, Она вдруг обнаружила, что Младенец во чреве Ее шевелится, и неожиданно Она произвела на свет Сына, от Которого исходил несказанный свет и блеск, так что солнце не могло сравниться с Ним, и тем более свеча, которую Иосиф поставил здесь, – свет божественный совершенно поглотил свет материальный. И рождение это было столь неожиданным и мгновенным, что я не могла ни обнаружить, ни понять, посредством какого члена своего тела Она родила. Я увидела неизвестно откуда взявшегося Младенца, лежащего на земле – обнаженного и излучающего свет. Его тельце было совершенно чистым. Затем я услышала пение Ангелов, оно было необычайно нежным и прекрасным. Когда Дева осознала, что уже родила Своего Младенца, Она тут же стала молиться Ему: Ее голова склонилась и руки скрестились на груди. С величайшим почтением и благоговением Она сказала Ему: “Слава Тебе, Мой Бог, Мой Господь, Мой Сын”.
Примерами скрупулезного следования литературным источникам, описывавшим рождение Христа, и в первую очередь трудам Джованни и Бригитты, могут служить картины на тему поклонения Младенцу нидерландских художников золотого века живописи этой страны. Классическим образцом является “Поклонение Младенцу” Рогира ван дер Вейдена в триптихе так называемого алтаря Бладелена (иначе – “Миддельбургский алтарь”). Здесь изображена колонна, к которой, согласно Джованни, прислонилась Дева Мария (колонна в сюжете поклонения Младенцу играет двойную роль: как деталь рассказа Джованни и как аллюзия на будущие страдания Христа, когда он, привязанный к колонне, будет подвергнут бичеванию. Колонна стала одним из инструментов Страстей Господних; она фигурирует в руках ангелов в сценах, где они несут эти инструменты). “Добродетельнейший старец”, свеча, свет которой заглушается чудесным свечением Младенца, – все это заимствовано Рогиром у Бригитты. По ее описанию создан художником и образ Девы Марии – в белом хитоне, с распущенными золотыми волосами, стоящей в молитвенной позе. Нередко Иисус на молитву Марии отвечает движением руки, которое можно счесть за благословляющий жест, как у Мастера из Авилы.
Звезда
На первый взгляд частые изображения звезды в сцене рождения Христа имеют простое объяснение: это та звезда, которая явилась волхвам и привела их к месту рождения Иисуса. Быть может, в большинстве случаев художники включали этот мотив в сцену рождения Христа, исходя из представления о том, что звезда появилась в момент рождения Младенца. Поклонение волхвов со звездой – настолько распространенный иконографический тип, что естественным представлялось использовать звезду и в данном случае.
Однако в этом сюжете звезда может иметь иное объяснение. В Протоевангелии Иакова, которое, как мы уже видели, широко использовалось в качестве литературной программы, нет прямого указания на звезду, но говорится лишь о необычайном свете в пещере, где родился Христос. И если этот источник был основой для многих других иконографических мотивов, то вполне резонно предположить, что он же объясняет изображение яркого света в пещере с помощью традиционного образа – звезды. В таком случае было бы ошибочным видеть в этой звезде всегда и только звезду волхвов.
Ангелы
Якоб Корнелис ван Остзанен. Рождение Христа. 1512. Неаполь. Национальные музей и галереи Каподимонте.
Сонм молящихся и поющих хвалебную песнь ангелов упоминается и у Джованни, и у Бригитты. Мы видим их и у Рогира ван дер Вейдена, и у многих других художников. Число ангелов может иметь символическое значение. Так, в “Поклонении Младенцу” на алтаре Портинари (Гуго ван дер Гус) их пятнадцать. Объяснение символики этого числа находим у современника и соотечественника художника – проповедника доминиканского ордена Алана ван дер Клипа (Ален де ла Рош, 1428–1475). Полный цикл молитв Братства розария, к которому принадлежал этот проповедник, содержит пятнадцать молитв “Отче наш” (“Pater noster”). Чередуясь со ста пятьюдесятью молитвами “Ave Regina”, они символизируют пятнадцать событий Страстей Христовых. Пятнадцать есть также число добродетелей: четыре “кардинальные” – смелость, мудрость, умеренность, справедливость, три “богословские” – вера, надежда, любовь и семь “основных” – смирение, щедрость, целомудрие, довольство своим, воздержанность, спокойствие, упование. И еще две – набожность и покаяние. Всего получается шестнадцать, однако умеренность и воздержанность, в сущности, одно и то же. Таким образом, разных добродетелей всего пятнадцать. И наконец, еще одно возможное объяснение числа “15”: таково количество “псалмов восхождения”. По их числу принято также изображать количество ступеней храма на картинах “Введение Девы Марии в храм”.
Нередко художники, особенно нидерландские, дают в руки ангелам музыкальные инструменты и ноты, и если в нотах воспроизведены реальные музыкальные произведения, что тоже делалось довольно часто, то это гимны на латинский текст из Луки: “Gloria in Excelsis Deo et in Terra Pax Hominibus Bonae Voluntais” (лат.: “Слава в вышних Богу, и на земле мир, и в человеках благоволение”. Лк.,2:14). (В “Рождении Христа” Якоба Корнелиса ван Остзанена в книге, которую держит ангел на переднем плане картины, записан четырехголосный гимн на этот текст, все четыре музыкальные партии – бас, тенор, альт и сопрано – легко читаются; ангелы исполняют этот гимн на разных инструментах – шалмеях, трубах, псалтериуме; много поющих и играющих ангелов изображено и на заднем плане; всего ангелов здесь тридцать три, что соответствует числу прожитых Христом лет.) Этот текст художники по традиции чаще помещают в сцене поклонения Младенцу, нежели в сюжете благовестия пастухам, где он в действительности фигурирует у Луки.
Цветы
Символическое значение имеют цветы, часто изображаемые в сюжете рождения Христа, в частности в поклонении Младенцу. В целом они символизируют новую жизнь: Господь пришел на землю – и расцвели цветы. Но особое значение имели конкретные цветы. Очень богата смысловая гамма в натюрморте на алтаре Портинари Гуго ван дер Гуса. Цветы стоят здесь в вазе и в стакане. Кроме того, отдельные лепестки осыпались на землю. В сосуде испано-мавританского стиля красная лилия – символ мученической Св. Крови Христа, а три ириса, или, как их иначе называют, мечевые лилии, – намек на страдания Девы Марии, о которых предсказано праведником Симеоном: “И Тебе Самой оружие пройдет душу” (Лк. 2:35). В стакане рядом семь колокольчиков. Они имеют двойное символическое значение: во-первых, намекают на семь скорбей Девы Марии и, во-вторых, указывают на семь даров Святого Духа: “И почиет на нем Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия; и страхом Господним исполнится” (Ис.11:2–3).
Охапка сена
Охапка сена, часто изображаемая в этом сюжете, тоже деталь литературной программы (об этом – у Джованни де Каулибуса). Мы видим ее на картине Герарда Давида. Когда же вместо сена изображается сноп колосьев, как у Гуго ван дер Гуса, то это символизирует хлеб Причастия – один из двух элементов евхаристии. Известны примеры включения в сюжет поклонения Младенцу обоих элементов, как это сделал Ганс Мультшер на своем Вурцахском алтаре (1437).
Туфли
Туфли, сброшенные с ног (Гуго ван дер Гус изобразил одну снятую туфлю), – деталь, упомянутая Бригиттой. Это символ святости места, где происходит событие. Такое толкование основывается на словах Бога, обращенных к Моисею, представшему перед горящим кустом: “Сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая” (Исх. 3:5).
Картины на сюжет поклонения Младенцу часто превращаются в тип Sacra conversazione (Священное собеседование). В таких случаях художники вводят в них более поздних святых, а нередко и донаторов (неизвестный мастер из Авилы). Иногда даже Иосиф изображался в монашеском облачении. Так, на картине Рафаэлино дель Гарбо во флорентийской базилике Св. Лаврентия Иосиф предстает в монашеской одежде, с тонсурой, а под ногами стоящего здесь ангела художник изобразил меч.
В символическом смысле начало земной жизни Христа уже содержало в себе мученический ее конец. “Как восток при закате солнца отражает в себе свет вечерней зари на западе, – пишет известный английский историк христианства Ф.Фаррар, – так Вифлеем был преддверием Голгофы, и даже колыбель Младенца уже носила в себе зачаток крестных страстей Спасителя.
Александр Майкапар